Религиозное сознание у племен Северного Алтая проявлялось, как и у всех народов Сибири в анимизме,[1] т.е. вере о существовании у окружающих объектов и процессов сверхъестественных двойников: духов в природе, души у человека. По представлению черневых татар, условия жизни в загробном мире, в принципе, совпадали с земными, поэтому души умерших людей, по их представлению, продолжали вести там привычный для человека образ жизни: охотиться, ловить рыбу, испытывать радость или страдания и т.д. Но в отличие от животных и предметов, человек имел не одну, а несколько душ двойников.[2] Так кроме душ в царстве мертвых, к примеру, у тубаларов существовала одна «специальная», которая оберегала могилу умершего тела. По их понятиям ухаживание за ней означало - потревожить ее.[3] «Турлаг», по представлениям кумандинцев, - это души умерших людей, которые всегда преследуют запоздавших путников.[4]

            В недрах анимизма складывалось и представление о богах и о духах, как чистых, так и нечистых. К числу первых, северные алтайцы относили, небесного главу духов – покровителей родов «Кудая» («Ульгеня») и земных обитателей – хозяев гор, огня и воды, покровителей охоты и др. В категории нечистых духов у черневых татар всегда значились: духи главы  подземного мира – Эрлика, от которых всегда исходили только болезни.[5] Кроме того, миссионеры неоднократно сообщали, что у «северян» у «каждого их сеока есть свой фамильный бог».[6] Так, родовые духи у шорцев – это бывшие родовые камы. Считалось, что шаманские духи, покровители отдельных сеоков, живут на небесах отдельно. Например, на двенадцатом небе живет «Тумат-Тенгере», т.е покровитель рода Тумат. 

            Одним из проявлений анимизма у племен Северного Алтая, как и других народов Саяно-Алтайского нагорья, являлся шаманизм.[7] Характерной его чертой, была совокупность представлений и действий, вызванных верой в способность шаманов быть посредниками между людьми и духами.[8] О происхождении шаманизма у северян существует легенда. «После потопа, - гласила она, Балыкса (третий сын Намы – глава семейства спасенного во времена всемирного потопа) заболел. Он призвал к себе человека, по имени Тянгару и заставил его камлать. Этому обоих обучил Эрлик: одного призвать кама, а другого – камлать. Тогда Ульгень сказал Балыксе: «ты будешь слугою Эрлика, потому что ты не мне приносишь жертвы, и после смерти ты пойдешь к Эрлику». Тогда Тянгара ответил Ульгеню: «пожалуй, я и тебе таким – же образом буду приносить жертву, как Эрлику». На что Ульгень добавил ему: «отныне будет имя твое Кам. Кто будет подражать тебе, тот не будет иметь богатства на земле».[9]       

Шаманы у черневых алтайцев делились на больших (о двух бубнах)[10], средних (об едином бубне) и малых (с пучком березовых веток). Первые через камлание и жертвоприношение могли общаться с Ульгенем и Эрликом, вторые – могли призывать на помощь земных и подземных духов, а третьи - ограничивались только проведением обряда очищения больных.[11]

            Согласно представлениям алтайцев, в том числе и северных, шаманом мог быть не всякий человек, а лишь «подневольно избранный». К примеру, шаманский дар Ульгеня, воспринимался как наследственная болезнь (по мужской и женской линии). Она проявлялась, главным образом, в длительных приступах эпилепсии.[12] «Избранник» всячески пытался избавиться как от нее, так и от избрания шаманом, от делания всего того, что было свойственно каму. В результате такой «борьбы», он мог освободиться от такого «дара» или наследства. Но его «свобода» могла закончиться и сумасшествием или инвалидностью, а, то и вовсе смертью.[13]

            Как уже упоминалось выше, «общение» шаманов с духами происходило в процессе камлания. Оно представляло собой мистифицированный обряд, совершаемый в состоянии экстаза и сопровождавшийся плясками, песнопениями, ударами в бубен и т.п.[14] Конечно же, при этом необходимы были своеобразный профессионализм и артистизм, а также харизматические способности личности.[15]

            Особенностью религиозных представлений северных алтайцев в рамках анимизма и шаманизма – являлось обожествление охотничьего промысла. В отношении его, черневые татары старались не допускать бахвальства, лжи и шуток, а сами сборы облекались, священным молчанием за исключением общения с родными. Кстати, шорцы и кумандинцы перед промыслом, всегда, воздерживались от «супружеского ложа».[16]

«Северяне», как и все «инородцы» Алтая, верили, что вся таежная живность находится в полном распоряжении  «хозяев» («Эзи»)  гор и тайги. Поэтому каждый сеок почитал свою священную гору, как покровительницу рода. Таковыми, например, у кузенов был Актыган и Салоп (Солог, Кузенташ),[17] а у верхних кумандинцев – горы Ийик-таг, Ажыг (на правобережье Бии) и Кабак (в окрестностях Телецкого озера), в верховьях Байгола по горе Уч-Сююри-Тайги -  у «чалканыг».[18]

Духи родовых гор повелевали шаманам, как они говорили, изготавливать новые бубны и приносить им их на показ (обряд оживления шаманского бубна).[19] Без обращения к духам родовых гор челканские шаманы никогда не начинали камлание. У каждого рода таких гор было от 10 до12, начиная от Салопа, Саян и до гор Прителецкой черни.[20]

Женщинам строго - настрого запрещалось даже находиться вблизи почитаемой родовой горы мужа - с обнаженной головой или босиком,  подниматься на нее или называть ее имя вслух. Отклонение от этих правил, по представлению кузенов, влекло несчастье не только нарушившему табу, но и  всей  его семье.[21] Такие родовые горы, делал вывод  Л.П. Потапов, принадлежали отдельным родам и являлись их охотничьими угодьями, где хозяева гор и тайги позволяли охотнику ловить зверей от самого малого до крупного и «красного». Например, убив соболя, зверобой размахивал им на месте охоты и с благодарностью обращался к своим «покровителям». Подобное совершали в пути и шорцы, которые наряду со словами благодарности, кропили из разной посуды «абырткой»[22] различные выдающиеся для них горы. Если охотники переваливали хребет, то они «ограждали себя пихтовыми ветками», которые промысловики и тут же бросали их и, обращаясь к «таглар-суглар» (к «горам и водам» - И.Ч.), просили дать им благополучие и удачу на охоте. Родные зверолова, оставшиеся дома, также соблюдали «тишину», иначе, по их представлениям,  белка или иной зверь не придет к нему. Брызгание аракой хозяину тайги совершалось и по окончании охоты. При этом шорцы благодарили и хозяина огня, («от ичези»), который ярким вспыхиванием и треском «извещал», к примеру, домашних и об удаче охотников, и о их скором возвращении домой.

Таким образом, в религиозных представлениях племен Северного Алтая большинство почитаемых духов являлось охотничьими или ее покровителями. С ними «северяне» всецело связывали свои представления о духах, способствующих удаче в охотничьем промысле. Ими  у черневых татар были: «Шаныр» или «Чаныр» - у тубаларов, «Тайгам» («Тайгым») или «Шалыг»[23] («Сары шалыг», «Сарыган») - у кумандинцев и челканцев. Шорцы в таких случаях обращались к – «Пайна», «Колунаку» («Сарас») и «Канатыгу» («Учугат-кан»). 

Несмотря на их определенные отличия, связанные с родоплеменным расселением северных алтайцев, между ними было много общего. Так, описание внешнего вида «Шаныра» было полностью сходно с описанием внешности «Шалыга» или «Озик ози» («хозяин двери»). Согласно преданиям,  у шорцев рода «челей» - это был человек с бледными бровями, с бородой из желтой белки, ковылявший при ходьбе, с посохом из желтой акации и ездивший на быстром марале.[24]

Эта особенность была характерна и для религиозных действий[25] черневых татар, обращенных к вышеназванным духам, которые заключались в жертвоприношениях и камланиях. Последнее совершалось шаманами каждую осень, перед промыслом. По традициям «северян», им требовалось принести в жертву туес («саба», «куспак») с брагой из ячменной муки или просеянного толкана и солода.[26] Количество того и другого определялось усердием приносящего жертву. Так, «каларцы» (шорский род – И.Ч.) во время камлания, ставили на почетное место в юрте многоведерный берестяной туес. К нему привязывали березку и сеть для ловли соболя.  

Жертвенной брагой («ортко», «шоктош») или аракой кропили изображение («тар» - у тубаларов)[27] покровителя охоты. Каждый род имел своего покровителя одного или несколько. Так, покровитель рода Шаныра имел изображение в виде берестяной квадратной основы, внутри которой было вложено девять зерен ячменя[28] с прикрепленными к низу лентами из коры желтой акации, жимолости и конопли. Местами эти ленты делали исключительно из акации. Они символизировали связь между этим почитаемым духом и охотой, так как первые два сорта ленточек служили материалом для приготовления фитиля к ружью, а конопля шла на чистку ствола. Во время охоты «тар» носили на бедре, прикрепляя лычкой за верхнюю часть, а палочка из желтой акации – это «тайак» – посох «Шаныра». Нередко «тар»  помещали там, где хранились шкурки зверей и вынимали его только во время моления перед промыслом. Другое изображение называлось «манчак» и отличалось от первого тем, что висело постоянно на огромном деревянном гвозде в почетном углу юрты. Шорцы при изображении «Колунака» использовали шкурку колонка, а «канатыга» – два глухариных пера. «Шалыг» у кумандинцев облекался в бороду из беличьего хвоста, причем камлали перед ним с деревянным луком.

             Северные охотники верили, что за недостаточное внимание к ним, духи могут насылать на промысловиков всевозможные болезни, но особенно они могли навредить во время промысла. Так, «Шаныр», по их поверьям, мог закрыть зверей от пуль охотников железной лопаткой или мог сжечь охотничий шалаш («одаг»). «Колунак» же мог распугивать животных, постоянно опережая для этого охотников.

 Поэтому звероловы, чтобы избежать такого рода «неудач» всегда «умилостивляли» их не только перед промыслом, но и во время его, и, особенно, после сооружения охотничьего стана, вблизи которого черневые татары подвешивали покровителям ленточки из шкурки белого зайца и совершали кропление мешаниной из толкана.[29] Чтобы не отпугнуть зверя, во время промысла северяне старались только иносказательно называть промышляемых зверей, не называя их настоящих имен. Так, медведя («аю») называли «кырдын эзи» (хозяин горы).[30] Также своеобразно обставлялось и убийство на охоте животных. Например, соболя душили левой лыжей с отводом глаз, а у души убитого медведя просили прощения и сваливали вину на ружье, которое де купили у русских.[31]  

            Религиозными представлениями у племен Северного Алтая была пропитана не только охота, но и другие промыслы. Так, шаманская одежда полностью кроилась из шкурок зверей, а из осины и березы изготавливали почти все деревянные изделия, ибо у черневых татар они были культовыми – предмет поклонения и основной материал для сооружения жертвенников. «Осина, - указывали шорцы, - всем деревьям голова, а потому на таган, кочергу и кнут никогда не употреблялась».[32] Во время всех камланий у «северян», ими использовалась  исключительно берестяная посуда. У шорцев во время камлания (при проводах души умершей женщины в загробный мир) шаман должен был держать в руках «озуп» (корнекопалку).[33]

            Религиозные представления были свойственны и кузнечному ремеслу. Естественно, что в условиях постоянного «общения» с огнем – этим, с глубокой древности почитаемым божеством, - профессия кузнеца у многих тюркских народов Сибири считалась священной. Поэтому у черневых татар рядовые шаманы – мужчины могли совмещать оба призвания или выходить из среды кузнецов. Шаман и кузнец, по представлению «северян», были связаны с особой сверхъестественной силой, благодаря которой, они получали свой профессиональный дар.[34]          

             Особенностью ритуального сходства шамана и кузнеца выражалось в запретах по отношению к профессиональным инструментам. Так, молот или наковальня после их изготовления непременно освящались и становились запретными для прикосновения женщины, то же самое касалось и нового шаманского бубна.[35]

            Таким образом, религиозные представления аборигенов Северного Алтая находились в сложном процессе перехода от ранних форм религии к родоплеменным. С развитием родоплеменных отношений у «северян», наряду с анимизмом и шаманизмом, возникают и новые религиозные формы, отражавшие специфику сложившихся родоплеменных отношений. К ним относились тотемизм[36], охотничий культ[37] и культ предков[38].

            Тотемизм, в нашем случае, был тесно связан с хозяйственной деятельностью черневых татар, в основе которой лежало собирательство и охота. Растения и животные, позволявшие жить и трудиться, неизменно становились объектами особого их почитания.

            Наличие кровнородственной связи между членами одного рода и зависимость их от окружающей природы, воспринималась аборигенами как естественное родство между людьми и природными объектами, оказывавшим непосредственное влияние, на жизнедеятельность рода. Подобное восприятие людьми тотема, придавало ему статус – ни много, ни мало - родоначальника той или иной родоплеменной группы. В силу этого, животные или растения, связанные тотемическим родством с родоплеменной группой людей, считались кровными родственниками и особо почитались каждым членом данного коллектива. Всякое недостойное действие или поведение по отношению к тотему влекло за собой осуждение, и даже наказание провинившегося со стороны сородичей.

            Охотничий культ возникает в период зарождения мотыжного земледелия, когда климатические факторы наиболее существенно влияют на производственную деятельность, а, следовательно, и на все сферы жизни человека. В этих условиях состояние климата воспринимается как конкретное проявление сверхъестественного (или благосклонное или нет). Чтобы добиться удачи на промысле и благополучия в целом, охотник  всячески пытался умилостивить сверхъестественные силы и привлечь их себе на помощь. С этой целью он совершал разные магические действия, молитвы, жертвоприношения и др. Словом, занятие охотой вело человека к закреплению в его жизни, в обществе в целом патриархального уклада.

            В период родового общества увеличилась, как известно средняя продолжительность жизни людей. В связи с этим, четко определилась и дифференциация общества по возрастному признаку. В этой связи, на старшее поколение ложилась особая социальная функция: оно становилось хранителем трудового опыта и родовых традиций, а следовательно, оно пользовалось наибольшим уважением как в рамках рода, так и во всем обществе. Уважение к старшим при жизни влекло за собой и их посмертное почитание живыми родственниками, т.е. почитание ими «духа» умерших сородичей.[39]  

            На современном этапе развития исторической науки вопрос о происхождении религии остается открытым. Ранее считалось, что она зародилась естественным образом в ходе эволюции общества. В результате зависимого положения человека от природы возникло многобожие (политеизм). Когда усложнились социальные отношения, то в недрах многобожия сформировалось единобожие (монотеизм). Однако установлено, что политеизм и монотеизм существовали одновременно. Носителем монотеизма в древнем мире являлся еврейский народ. Почему они окруженные язычниками не стали таковыми, не смешались с другими мировоззрениями. Тем более такая возможность была. О чем свидетельствует параллельная мифология. Так многие мифы северных алтайцев перекликаются с библейской историей. Но к вящей печали глобалистов сего не произошло.